Про катастрофу императорского поезда в 1888 году под Харьковом, в которой чуть не погиб Александр III, большинство хорошо помнит ещё со школьной скамьи. По легенде император на своих плечах держал крышу разбитого вагона, пока оттуда доставали людей. Не погиб ни один из семьи Романовых, хотя и их пораскидало во время катастрофы. Всего в тот день погибло 20 человек. Царь, осматривая крушение, произнёс слово «Мармелад!», но это касалось не тел погибших, а фруктов, которые везли с юга в вагоне-столовой. По итогам в стране прошли многочисленные богослужения и были написаны множество икон (одна из них есть и в Брянском музее), в которых было отражено чудесное спасение императорской семьи.
Однако, сегодня расскажем о другой железнодорожной катастрофе, которая произошла шестью годами ранее, также получила широкий резонанс, но сейчас о ней вспоминают гораздо меньше, чем про крушение царского поезда. Вероятно, это обусловлено тем, что в те годы крушения поездов происходили чаще, чем сейчас. Итак …
Два дня назад исполнилось 140 лет со дня катастрофы, унесший десятки жизней. В ту ночь, с 29 по 30 июня (13 июля но новому стилю) 1882 года рядом с деревней Кукуевка Мценского уезда Орловской губернии, в результате сильного ливня была размыта дамба, по которой проходила железная дорога. Железнодорожные рельсы повисли в воздухе. Когда по ним проходил поезд они попросту разорвались. В результате семь вагонов поезда провалились в образовавшуюся пустоту.
В это время продолжал хлестать ливень и разбившиеся вагоны были залиты приносимой грязью.
Катастрофы можно было бы избежать — машинист проходившего ранее поезда увидел, что дамба размывается, и доложил об этом по прибытии на следующую станцию. Однако, телеграф не работал и предупреждение не передали идущему вслед поезду.
В результате крушения погибло 42 человека, 35 было ранено. В числе погибших оказался 22-летний племянник русского писателя Ивана Тургенева — Николай Николаевич Тургенев; от этой вести брата писателя, Николая Сергеевича Тургенева, разбил паралич, а сам Иван Тургенев писал: «Мне постоянно мерещатся эти несчастные, задохнувшиеся в тине, и хотя отрытие их теперь, конечно, ничему не поможет — но я весь горю негодованием при мысли, что в течение нескольких дней ничего не было сделано!».
Действительно, ликвидация последствий крушения была затруднена тем, что поток воды не прекращался, засасывая в трясину обломки вагонов, трупы людей. Раскопки на месте катастрофы, к которым привлекли солдат, завершились только через две недели — 15 июля.
Власти не хотели распространения информации о катастрофе. Однако, там одним из первых оказался «король репортажа» — известный журналист и писатель Владимир Гиляровский, который узнал о катастрофе и нелегально проник в оцепленный полицией и войсками район. В течение двух недель Гиляровский, бывший всё это время в районе крушения, вопреки попыткам чиновников «замолчать» катастрофу, обеспечивал информирование о ходе спасательной операции читателей своей газеты «Московский листок». После этих четырнадцати дней непрерывной работы на месте аварии Гиляровский, по собственному признанию, полгода страдал расстройством обоняния и не мог есть мясо.
Следствием катастрофы стала оживлённая полемика в прессе: предметом критических публикаций были порядки, царившие на железной дороге, злоупотребления отдельных чиновников.
Кстати, изыскания по проектированию и строительству Московско-Курской железной дороги, где произошла катастрофа проводил, в т.ч. и Виктор Голубев, в последующем учредитель и директор акционерного общества «Брянские рельсопрокатные заводы» (ныне БМЗ).
Кукуевская катастрофа была не первой на сети российских железных дорог, но она в силу широкого освещения в прессе и значительного числа жертв глубоко потрясла общество и стала в определённой степени одним из знаковых явлений. Позднее выражение «кукуевская катастрофа» как нарицательное обозначение аварии, серьёзной неудачи.
Кстати, похожая катастрофа произошла и на Брянщине в 1944 году. Утверждают, что жертв было гораздо больше.
