— Десятки раз проезжал через посёлок Никольский, спрятавшийся в лесу на левом берегу Десны — очень хорошо в тех местах по осени грибы собирать, — рассказывает брянский историк-краевед Григорий Кожурин. Раньше через понтонный мост на Залядку ездили, сейчас он затоплен, приходится через Переторги добираться. Но грибов — море. И места красивые. Стоит туда добираться. Останавливался освежится в протекающей рядом с Никольским Ревне. После жаркого дня очень хорошо окунуться даже в такую неглубокую речку …
Недалеко от перекрёстка дороги, которая поворачивает от посёлка к речке, рядом с лесом спрятался местный погост, центральной частью которого является железобетонный дот времён войны, превращённый людскими стараниями в памятник-мемориал минувшим событиям. Не знал, что историю этого дота-памятника мне придётся узнать от жительницы Гусевского района Калининградской области — того самого района, в котором летом 1987 года вместе со своими однокурсниками проходил археологическую практику после первого курса истфака, — вспоминает Григорий Кожурин и рассказывает уже другую историю:
«Вчера, 22 июня жительница посёлка Фурманово Гусевского района Раиса Ширикова (Секаева) отметила 90-летний юбилей. Её поздравляли родные, близкие. Представители местных органов власти вручили ей ценный подарок.
К сожалению, неизвестно пришло ли Раисе Григорьевне поздравление с далёкой Брянщины. Помнят ли её здесь, поддерживают ли с ней отношения?
А вот она помнит о своих родных местах очень хорошо, хотя тогда была совсем маленькой девчонкой. Эти воспоминания опубликованы два года назад в местном интернет-издании «Гусев-онлайн»:
«Миллионы советских детей, родившихся перед войной, прошли через невероятные жизненные испытания. Горькое сиротство, разрушенные дома, вражеские лагеря, угон в германское рабство, бесправное голодное существование на оккупированных территориях — вот что стало их уделом. Они по праву говорят о себе: «Мы родом не из детства — из войны».
У детей войны разные судьбы, но всех их объединяет общая трагедия, невосполнимая потеря мира детства. Война стала их общей биографией. Не в срок повзрослевшие, не по годам мудрые и невероятно стойкие маленькие герои противостояли войне.
Дети войны по возрасту не могли принимать участие в боевых действиях против фашистских захватчиков (хотя были и такие), но они хорошо знают, что такое война.
Секаева Раиса Григорьевна до войны проживала в Брянской области Выгонического района, в деревне Никольское Залятковского сельского Совета. Сама деревня была расположена в очень красивом и живописном месте. С одной стороны протекала река Ревна, а с другой Десна. Деревня была окружена лесом.
Семья была многодетная — десять детей. Рая была седьмым ребёнком. Отец Григорий Алексеевич был мельником, мама Мария Степановна работала в колхозе дояркой. Семья была дружная и зажиточная, имели хорошую просторную избу пятистенку, свой скот, большой огород. Дети трудились вместе с взрослыми. Отец с утра работал на мельнице, а вечером занимался столярным и плотницким ремеслами. Он изготавливал прялки, ткацкие станки, двери, рамы, сани и другую утварь для односельчан. У отца были «золотые руки». Как настоящий хозяин он старался для своей семьи, чтобы семья не нуждалась. В деревне находилась начальная школа, в которой училась Рая и её сестрички.
Из воспоминаний Раисы Григорьевны:
«22 июня я очень ждала, потому что в этот день мне должно было исполниться 9 лет, и в честь этого дня мама обещала испечь большой пирог. Она всегда пекла большой праздничный пирог, если у кого — то из нас был день рождения. В этот день я проснулась рано, в доме уже стоял ароматный запах пирога в честь моего дня рождения. Настроение было у всех хорошее, все поздравили меня с моим праздником. Отведав пирога, мы, детвора, побежали быстрей во двор, где меня ждали мои подружки. Всей гурьбой мы пошли в сторону реки. Погода в этот деть стояла тёплая. Отец со старшими братьями пошли работать на мельницу. Мама с Ниной остались хлопотать по дому. Время на речке пролетело быстро. Проголодавшись, мы побежали домой. Когда забежали в избу, то увидели, что все взрослые чем-то расстроены. Мы буквально почувствовали напряжённое настроение. «Мама, а что случилось?» — спросила я. Мама подошла к нам, обняла: «Деточки мои, война» и слёзы покатились по её щекам. Мы, дети, понимали, что война — это очень страшно, но насколько это страшно, мы ещё не осознавали.
Отец ушёл на фронт, вместе с ним все взрослые мужчины нашей деревни.
Началась жизнь полная тревог, холода и трудностей.
Недалеко от деревни находилась воинская часть. И, когда немцы заняли почти всю территорию, эти солдаты и офицеры оказались в окружении. Я, вместе с ребятами, частенько бегала к ним. Ведь нам было всё интересно. Мы знали каждую тропочку. Раз даже к партизанам забрели. Однажды, играя не далеко от дома, мы увидели, что солдаты ходят по нашему огороду, собирают остатки от урожая. Мы побежали домой и всё рассказали маме. Она вместе с нами пошла в огород и пригласила их пройти к нашему дому. Из дома она вынесла пять буханок хлеба и два куска сала. Солдаты были очень голодные. Мама порезала хлеб, сало и стала раздавать им. Когда подошла очередь последнего солдата, очень молодого парнишки, она заметила, что он очень был похож на её родного брата Тимошку, который ушёл из жизни рано. Мама, поглядев на солдата, улыбнулась и сказала ему: «Когда закончится война, ты вернешься на свою родину, женишься, и у тебя родится сын, назови его Тимохой». Он поблагодарил маму за еду. «Нет, хозяюшка, когда закончится война, я вернусь сюда в вашу деревню, потому что здесь моя невеста». Он подошёл ко мне и погладил меня по голове: «Вот она моя невеста». Солдатик улыбнулся, а я заметила у него на щеке родинку, которая ему очень шла.
В начале войны в деревне построили оборонительное укрепление — дот. Взрослые копали противотанковые рвы. Всем жителям деревни был дан приказ, чтобы каждая семья заранее сделала себе землянку на случай бомбардировки. Землянки стали делать подальше от домов, за огородами ближе к лесу. Вместе с взрослыми мы старались обустроить свою землянку, сделать её тёплой на зимний период. Для этого взрослые устанавливали буржуйки, а мы, дети, носили солому, укладывали её толстым слоем, делая тёплый настил. Землянка наша получилась отличной.
Немцы появились в нашей деревне осенью 1942 года. Недалеко от нашей деревушки завязался бой с теми солдатами, которые находились в окружении. Все жители прятались в своих землянках. Ранним утром прибежала соседка и сказала маме, что срочно надо спрятать раненого бойца у нас, а вечером, когда стемнеет, его заберут. «Мария, у тебя много детей, немцы ничего не заподозрят». В землянку внесли окровавленного молодого мужчину. Тетка порвала рубаху, женщины быстро перебинтовали раненого и уложили его у нас в головах, укрыв его большим слоем соломы, а мы, дети, положили свои головки на эту солому, как будто это наша большая подушка, а сверху мама укрыла нас одеялами и тулупами. К обеду немцы стали проверять землянки. Они как будто знали, что где — то прячут раненых. Мама нам строго настрого приказала, чтобы ни в коем случае мы не открывали глаза, когда придут немцы, чтобы мы сделали вид, что очень крепко спим.
В землянке было темно. Я вместе со своими братишками и сестричками лежала неподвижно, крепко прижавшись, друг к дружке, делая вид, что очень крепко спим. Когда к нам пришли немцы, они стали светить яркими фонариками, сдергивая с нас тулупы и одеяла, которыми мы были укрыты, вытащили из-под нас настил, на котором мы лежали, а у изголовья солому не тронули. Немцы что — то очень недовольно говорили на своём языке. Их речь была похожа на какое — то злое бурчание. Мы от страха все оцепенели. Они ушли злые и недовольные, а ночью пришли бойцы и забрали своего раненого товарища.
Бой продолжался двое суток. Слышались выстрелы уже из самой деревни. Кто-то из односельчан заметил, что горит наш дом. Вскоре все стихло. Выстрелы были уже не слышны. Но мы боялись ещё подходить к деревне.
Среди нас был старый дед Аким. Он стоял и смотрел в ту сторону деревни, откуда недавно доносились выстрелы. «Я уже своё отжил. Чего мне бояться? Пойду и посмотрю, может, удастся ещё спасти кого — нибудь из наших бойцов». Через некоторое время он вернулся поникшим и угрюмым. Его тусклые и старческие глаза были наполнены слезами. «Немцев нет. Они покинули деревню, а наших очень много полегло».
Вблизи дота в деревне мы выкопали большую яму для захоронения наших бойцов, а в самой яме сделали толстый настил из соломы. Вместе с взрослыми мы обследовали всю территорию, где шёл бой. Первый раз я увидела своими детскими глазами ужас войны, глядя на убитых бойцов. некоторые тела были очень изуродованы. Убитых немцев не было, только были наши солдаты. Кот-то из взрослых сказал, что своих они, наверняка, увезли с собой. Вдруг я услышала плач моей мамы. Когда я подбежала к ней, то моё детское сердечко вздрогнуло и сжалось в кулачок. Я обняла маму и вместе с ней заплакала. Под ракитовым кустом лежал убитый тот парнишка с родинкой на щеке. «Мама, теперь я никогда не выйду замуж. Моего жениха убили немцы» — плача, причитала я.
Через некоторое время немцы опять пришли в нашу деревню, но уже это были каратели. Когда они проходили по деревне, то селяне среди них увидели полицая, который шёл и играл на губной гармошке. Раньше этот полицай был в партизанском отряде, да и гармошка была приметной, она была Лёшкиным трофеем, моего брата, который находился в партизанском отряде имени С. Лазо.
01.03.1942 г. из жителей деревень Никольское, Малиновка и других посёлков, красноармейцев — окруженцев и беженцев был создан партизанский отряд имени С. Лазо, в количестве 110 человек (командир С. Д. Клочкович, комиссар В. А. Тишин, начальник штаба А.Ф. Мосин). Как ни прискорбно, имелись факты дезертирства на сторону врага.
Из нашей деревни Никольское много жителей в начале войны подались в партизанский отряд. Мои старшие братья Виктор и Леонид, сестра Нина и две двоюродные сестры Ульяна и Шура, не призванные в армию по возрасту, тоже находились в отряде имени С. Лазо.
Мы, деревенские ребятишки, как могли, в меру своих сил, хоть и маленьких, хоть и слабых, помогали партизанам в борьбе с врагом: собирали ягоды, грибы, щавель и доставляли в отряд. Однажды, собирая щавель, мы нашли пять гранат. С какой радостью мы бежали к партизанам! Вот только за них мы в отряде получили хорошего нагоняя, потому что, не зная, как обращаться с ними, мы могли бы погибнуть. Командир нам дал наказ, чтобы мы больше ничего из оружия не смели поднимать.
Один из полицаев до войны некоторое время проживал в нашей деревне со своей семьёй. Всех жителей он знал прекрасно, знал, кто помогал партизанам вещами и продовольствием, чьи родственники находятся в партизанских отрядах, а чьи на фронте.
Немцы расположились в центре деревни, а саму деревню взяли в оцепление. Был дан приказ, чтобы все жители собрались в клубе, а кто ослушается, тот на месте будет расстрелян.
Выполняя приказ немцев, в клубе собрались старики, женщины и дети, около ста человек. Мы не боялись туда идти, потому что знали, что партизаны, которые вели наблюдение за происходящим в Никольском, укрывшись в кронах деревьев, нас защитят.
Немец на неплохом русском стал говорить: «Вы, жители деревни Никольское, являетесь пособниками партизан, снабжаете их продовольствием. Если в вашей деревне убьют хоть одного нашего офицера, то всех жителей деревни мы убьём, при этом никого не пощадим, а деревню сожжем». Не успел немец договорить, как пуля его настигла, он упал замертво. Что тут началось: всех, кто находился здесь, охватила паника и ужас, люди кинулись вглубь помещения к сцене, стали молиться, чтобы только партизаны не стреляли.
Немцы быстро закрыли двери клуба, подперли чем — то тяжёлым, никто не мог выйти из здания, а если бы вышел, то сразу был бы расстрелян. Трое суток мы находились здесь без еды и воды. Тем временем немцы порезали нашу скотину, загрузили на машины и вывезли, а избы наши подпалили. Нам всем было страшно. Мы боялись, что они обольют здание бензином и сожгут всех нас тут заживо. Мама наша сидела на полу, а мы все прильнули к её ногам. На руках у неё был Коля, ему на то время было 8 месяцев. Наш малыш как будто понимал, глядя на всех, что нельзя капризничать и все эти дни он вел себя спокойно.
На третьи сутки нас выпустили из клуба и погнали на просёлочную дорогу, которая пролегала через луг. Пока нас гнали, к нам присоединили жителей из деревень Малиновки, Искры, Залятки, Коммунарки, Зубовки, Гати и хуторов Небольского и Масловского. Под постоянное «шнель!» мы шли по этой дороге. Особенно мучились маленькие дети, плакали, а взрослые всяческими способами заставляли их соблюдать тишину. Ведь немцы сделали нам сразу предупреждение, чтобы детского плача они не слышали, иначе будут расстреливать. Народу было столько, сколько по обычаю собиралось на большие праздники, и у всех были перепуганные лица, было жутко смотреть на это сборище людей.
Нас всех направили к реке Ревна, в то место, где был большой и широкий брод. Немцы с автоматами стояли по берегам реки. Когда мы пошли через брод, пять мальчишек из нашей деревни, умевшие хорошо плавать и договорившись с родителями, решили бежать. Люди замедлили ход, освободив немного места в этой толпе, чтобы мальчики могли поднырнуть. У них это получилось здорово, и немцы ничего не заметили. Так мальчишки спасли себе жизнь. Когда все мы перешли на другой берег реки, немцы нас построили возле большой заранее приготовленной ямы. Здесь было три пулемета и канистры с бензином. Немец, который, по-видимому, был здесь главным на хорошем русском языке, объявил: «Все вы являетесь пособниками лесных бандитов, поэтому мы всех вас приговорили к расстрелу, а сейчас я даю вам время, чтобы вы могли попрощаться друг с другом». В это время подъехала машина, из неё вышел немец и подошёл к этому главному. Они стали что-то обсуждать между собой. Немец опять заговорил: «А я вижу счастливые вы… Наш дорогой фюрер пожалел вас и отменил ваш расстрел».
Погнали нас в деревню Гаврилково. Был конец октября. Было очень холодно, пошёл маленький снежок, а мы все раздетые и голодные. Разместили нас в большом сарае. Хорошо, что на маме была одета тёплая, широкая юбка. Мы, как маленькие цыплятки, спрятались под неё. Ранним утром немцы опять погнали нас дальше. Мы прошли деревни Гололобова, Рёвно, а когда пришли в Синизёрку на железнодорожную станцию — это уже был Навлинский район Брянщины. Нас погрузили в теплушки для перевозки скота и куда-то повезли. Невозможно было ни присесть, ни прилечь. В вагоне толпа людей — словно в бочке селедок. Сколько мы ехали, я не помню.
Привезли нас в Курскую область на какую-то станцию, выпустили из вагонов, от голода и холода у нас не было сил. Здесь на стации маме дали солдатский маленький котелок с мукой и ложку. Она подошла к нам и сказала: «Детки мои, сложите ладошки, чтобы я смогла каждому насыпать муки и постарайтесь всё это съесть». Она ложкой насыпала всем нам, а себе не оставила. Потом немцы подогнали подводы и повезли нас дальше. По дороге, когда мы ехали, в поле видели много разбитой техники. Если это был немецкий танк, то мы плевались в его сторону, а как русский, то начинали голосить.
Привезли нас на хутор Олешинка. Хутор этот находился недалеко от города Дмитриево. Здесь был распределительный пункт. Главным тут был староста, который распределял, кого куда отправить, при этом он целенаправленно разъединял семьи. К маме подошла женщина. «Мне понравилась ваша девочка. Пусть она пойдёт со мной, я её в обиду никому не дам». Мама согласилась, женщина взяла меня за руку, и мы отправились к ней домой. Дома она первым делом накормила меня, потом дала мне ботиночки, тёплую кофточку, пальто, сняла шаль с себя и повязала мне. Вскоре она ушла на работу, а мне приказала дожидаться её сыновей из школы.
Я сидела у окна и смотрела на улицу. Прошло немного времени, и в окне я увидела двух мальчиков. Один был по возрасту как я, а другой постарше. Когда они зашли в дом и увидели меня, то подумали, что я воровка, которая пробралась к ним в дом и надела их вещи. Они взяли меня за шкварник и вытолкали на улицу. Как мне больно стало на душе, я не знаю, откуда во мне было столько слез. Я сидела сгорбившись, очень долго плакала, мне было так страшно, что я одна без мамы, без моих сестер и братьев. Уже стемнело, пошёл снег, было холодно, а женщины все не было. И тут я услышала знакомый голос: „ Рая, а почему ты на улице, быстренько пошли в дом». Я ей всё рассказала. С мальчишками она очень строго поговорила и объяснила им, что не по своей воле я здесь, а из-за проклятых немцев, которые пригнали меня сюда издалека. Она меня накормила и уложила спать на печку. Я первый раз за всё это страшное время, что мне пришлось пережить, очень крепко уснула.
На следующий день она меня отвела к своему отцу. Дом отца находился около леса. На пороге нас встретила пожилая женщина: «Мама, здравствуйте! Я вам привела очень хорошую и спокойную девочку, зовут её Рая». Она передала меня пожилой женщине, а сама ушла, потому что ей надо было успеть на работу. Бабушка завела меня в дом: «Теперь Раечка ты будешь жить со мной и с дедушкой, а для начала тебя надо помыть и переодеть». Она помыла меня, потом достала мешки с одеждой. Самым для меня было удивительным то, что вся одежда была моего размера. «А сейчас мы все вместе будем обедать». Женщина достала из печи топленое молоко, борщ и поставила на стол. Дедушка стал меня расспрашивать, откуда я и кто мои родители, как их зовут. Я им всё рассказала. «А Феньку Задрана ты знаешь?». Для меня это был неожиданный вопрос. Конечно же, я всю семью Задрана знала, они были нашими соседями, с его дочками я играла и вместе ходила с ними в школу. Дедушка улыбнулся: «Значит, и меня ты Раечка знаешь. До войны я ходил по сёлам и строил дома. Когда у Феньки сгорел дом, то он пригласил меня поставить ему новый, а когда я строил, то вы детвора прибегали собирать щепу. Я с Фенькой к твоему отцу на мельницу ходил и в доме вашем бывал. Вот как бывает в жизни!».
Старики жили богато. Бабушка показала мне комнату, где я буду спать. Она была светлая, на полу лежали домотканые дорожки, у стены стояла маленькая кроватка с периной и подушками, постельное бельё было белоснежное. У нас дома ни у кого из детей такой кроватки не было. Меня стало разбирать любопытство. Интересно, а кому принадлежала эта кроватка и вещи, в которые они одели меня? Старики меня расспрашивали про мою семью, а почему мне их не спросить.
На следующий день я набралась смелости и спросила деда про эти вещи. Он мне рассказал, что здесь жил его сын — предатель Родины. Его дед выгнал, а где он сейчас, они не знают и знать не хотят. Я стала жить с ними, стараясь помогать по хозяйству, но всё время думала о маме, о моих братьях и сёстрах.
Приближалось Рождество. Бабушка мне сказала, что дед готовит мне сюрприз. Поэтому я очень ждала этот праздник. И вот, наконец, наступило Рождество. С утра дед ушёл по своим делам, а вернулся вечером не один, а с моей мамой. Сколько у меня было радости, этого не передать словами, я очень крепко обняла её и от радости заплакала. Это для меня был самый дорогой подарок. Спасибо этому дедушке, который нашел моих родных — мою маму, братьев и сестёр. Маме они дали хлеба, сала, холодца, ведь в землянке её ждали дети, мои братья и сестры, но уже не все. Не стало нашего малыша Коли, он умер от голода.
В переломном 1943 году, после победы в грандиозной битве на Курской дуге, стратегическая инициатива в войне окончательно перешла к Красной Армии. Наконец стало возможным полное освобождение Брянской области от фашистской оккупации. В сентябре 1943 года освободили Брянщину. Мама пришла за мной, чтобы забрать домой. Дед уговаривал ее оставить меня жить у них, обещал выучить и дать достойное образование. На что мама ответила: „Да, какая же я буду, мать, если кину своё дитя? А пусть она сама решит с кем она останется». Я очень хотела вернуться домой в свою деревню Никольское, где мне всё любо и дорого. Мы попрощались. Дедушка нас проводил и на прощание маме моей сказал, чтобы она не стеснялась обращаться к нему за помощью. Он всегда постарается помочь нам. В дорогу он дал нам еды.
Очень тяжело было возвращаться назад. После освобождения нас никто не вёз обратно, мы шли пешком, как могли. Бежали. Оставались на хуторах, ночевали, потом опять шли.
В Никольское мы пришли на пепелище. Хорошо, что наша землянка уцелела, и было где нам жить. Выживали, как могли: ели крапиву, в лесу собирали кислицу, ягоды, грибы. А впереди нас ждала лютая зима. Было страшно, голодно и холодно. Одеться было не во что. Одним словом, жуткие для жизни условия. Мы с ребятами, пока были силы, гурьбой ходили по деревням и попрошайничали. В нашей деревне много детей умерло от голода. Я и моя сестра заболели. Лежали в землянке все опухшие. Нас смогли выходить. Мы с мамой еле пережили эту страшную зиму. Помню, как мама нас уложит спать, а сама сидит и плачет.
В 1944 году надо было восстанавливать хозяйство, и я пошла работать на лесозаготовку, на которой от каждого дома должен был быть один человек. Было очень тяжело для подростков — девочек пилить, таскать и укладывать двухметровый лес в штабель. Те, кто были постарше, рубили лес, а помладше обрубали ветки, собирали смолу с деревьев. Жили в лесу в бараках. Из обуви были лапти. Всегда хотелось есть. Мы радовались, что в 1944 году у нас в Никольском начала работать школа. Мы с большим удовольствием учились в школе, не имея ни учебников, ни тетрадей, писали на старых клочках газет. После школы бежали помогать взрослым, работали в поле и на лесозаготовке.
Все были очень рады, когда наступил День Победы. Война принесла всем много горя, но мы с мамой были счастливы тому, что остались в живых и вернулись домой наш отец Григорий Алексеевич, сестра Нина, братья Виктор и Леонид. Жить стало легче, но надо было восстанавливать своё и колхозное хозяйство.
Последствия оккупации, да и всей войны в целом, продолжались и после Победы. Хотя это была уже пора надежд, но поесть досыта нам суждено было ещё не скоро.
Вспоминать о войне тяжело, но забыть об этом невозможно, потому что это наша жизнь, наша история», — вот такая брянская история опубликована в далёкой Калининградской области.
В публикации не стали исправлять опечатки в названии Выгоничского района и деревни Залядка. Благодарим калининградского историка Владимира Летягина, который рассказал нам об этой публикации.
Благодаря таким воспоминаниям, которые имеют реальную, а не какую-то придуманную «киношную сказку», а историю, к которой можно в буквальном смысле прикоснуться рукой, ещё больше понимаешь то, через что пришлось пройти нашим предкам, чтобы победить фашизм. Долг потомков — не допустить, чтобы фашизм возродился, чтобы над нашей родной Брянщиной и всей Россией продолжало светить мирное солнце, чтобы наши дети могли спокойно собирать грибы и купаться в речке.
Если получится — съездите в посёлок Никольский, постойте рядом со старым ДОТом и поклонитесь тем воинам, благодаря которым мы с вами живём.
На фото: ДОТ-памятник, Раиса Ширикова (фото «Подвиг32» и «Гусев-онлайн»)
